Панкрат недовольно швырнул кирпич и выбрался на волю. Опять моросило. С ветвей черемух изредка падали крупные капли, шлепая по зонтоподобным лопухам. Отдаленная деревня была видна сквозь суморось, как через запыленное стекло. В той стороне покрикивал и щелкал кнутом пастух. Эти звуки возвещали о всеобщем пробуждении и дневных заботах. Панкрат взялся было за свое снаряжение, но одумался, оставив его у двери, и вошел в овин. Не осознавая отчетливо своих действий, поднял с кирпичного настила черный от копоти шест. И, только опять очутившись перед ямой, понял, зачем взял его.
— Механизация! Политехнизация! Подкинь в кочегарку! — с сердцем воскликнул он и взмахнул шестом. Сокрушая бурьян, приговаривал на выкрик: — Вот как издохну, так спохватится вся округа! Некому будет сажу из борова выгрести да спустить, некому пода выстлать!
Брызги летели с бурьяна на его распылавшееся лицо. Головки репейника пачками навтыкались в его фуфайку и штаны. Семенной пух татарника облачком взроился над ямой. Скоро в яме точно рассвело. Панкрат откинул шест и вытер рукавом вспотевшее лицо. Негодование, взвинченность и нервный трепет улеглись. Но натура мастера обрела толчок и включилась в деятельность. Он вытесал из старой доски лопату и отправился к ближнему овражку, захватив вынутое из лукошка ведро. Там нашел все, что требовалось: глину, намывной песок, по которому струйками расползался ручей, и воду в поросшем осокой бочажке.
К яме он свалил на землю дверь и сделал на ней отменную меску. Работал не по возрасту порывисто и споро. Заделав в своде брешь, срубил одну из черемух — старую, облупившуюся сухару, — распилил на катыши ее крепкий, как кость, ствол, а сучки изрубил в плашки. Все это сбросил в яму и затопил печь. Чтобы глина в своде обсыхала постепенно, а не растрескалась с жару сразу, он уменьшил пламя, набил поверх дров полную печь сырого бурьяна.
Из истопной через дверь повалил дым. Его черное, зловещее облако сразу заметили колхозники, работавшие на противоположном краю деревни у молотилки.
— Батюшки! — закричала Ульяна. — Уж не наша ли изба занялась? И самого‑то нет: в Мокрый бор ушел!..
Она панически взмахнула граблями и по‑старушечьи, вперевалку побежала с тока, едва справляясь с одышкой. Молодые опередили ее. Но еще не добежав до околицы, колхозники убедились, что дым, казавшийся обманчиво близким, в действительности клубился за полем.
— Да это из старого овина, — первый догадался бригадир и одобрительно воскликнул: — Ай да Панкрат Лукич! Уж управился! Золото старик! Сейчас же набьем овин. Зря я отменил возку…
Он поспешил собирать по деревне свободных людей. Все опять вернулись на молотильный ток. Только Ульяна отправилась к овину. Она шагнула к двери, через которую валил дым, и окликнула мужа:
— Ты тут, что ли?
Ответа не последовало. Ульяна зажмурилась и сунулась головой в пелену дыма. В пространстве между дверью и печью на ведре сидел Панкрат. Дым волной обтекал его. Зыбко струился свет от пламени.
— Аль не слышал? Спрашивала, а тебя как нет.
— Не слыхал. Вроде поморило…
— Не пошел за колодой‑то? — излишне спросила Ульяна и сама подала совет: — Разве уж в чане засолить грузди‑то? Так капусту‑то не в чем…
— Не надо чан занимать, — на редкость благодушно отозвался Панкрат. — Под вечер схожу к Джигаре — отрежет куртяж на кадку‑то. До потемок оскоблю дупло и дно вставлю. А отрезать он обязан — иначе уличу: не им поперва осина найдена. У меня там метка…
Примечания
1
Высшие художественные технические мастерские в Москве.
